Продолжаем публиковать воспоминания старожилов о жизни и быте станицы Клетской до революции. Воспоминания записаны Д. Буцким в 1994 году. (Форма речи и произношение сохранены).
Ярмарки устраивались на горе, где сейчас находится «Сельхозтехника». Чем только не торговали! Был и скот, товар какой угодно. Продавали всем, стоило дешево. Молодежь, детвору привлекали гостинцы: пряники, конфеты, бублики. Обязательно были качели и карусели, с музыкой-Катеринкой. Катались за 5 копеек. Даже на 1 копейку можно было что-то купить. Но где взять деньги? Кто имел хозяйство, то продадут свинку, корову и т.п. и купят на той же ярмарке, что им надо. Возили на продажу хлеб, зерно. Корова стоила 30 рублей. В Клетской жили богатые купцы. Самым богатым и самым известным был Петр Степанович Белоусов. Самый хороший, добросовестный. Давал в долг. Нет денег? Завяжет товар в платочек – это в долг, а будут деньги — отдадите, или там овечку приведете. Хозяин был. Однажды, когда мы с мужем пришли к Белоусову, тот сказал: «Ну что, Парфенов, бери товар на хозяйство, я тебе на кушак отрежу!» Жил Белоусов в высоком двухэтажном доме, стоявшем на месте нынешнего детского сада «Колокольчик». К дому купца примыкала лавка в которой торговали мануфактурой. Белоусов ездил в Москву, там накупал товаров. Был у купца сын Леха. Когда Белоусовых стали лишать всего, Леха говорил, что ему больше всего жалко коня. А так у Белоусовых было все: и материя, и одежда, и все. Как год пройдет шли к Белоусову. Тот нас уже знал: «А, Парфенов». Была такая частушка:
Я одену бело платье
Подтянуся кушачком,
Мои дети пойдут в школу,
А я за ними пешком!
Прислуживал у Белоусовых Григорий Александрович Иванов, он потом заболел и ослеп.
А деньги для покупок казаки получали, как уже говорила, продавая продукцию своего хозяйства на ярмарке. В семье Парфеновых, всеми доходами распоряжался свекор и свекровь. Погонит свекор на рынок скот, продаст и все деньги себе.
Всего один год я мирно прожила с мужем в доме свекра и свекрови. Этот год временами мне кажется целой вечностью, временами – коротким мгновением. Всякое было за этот год. А в следующем, 1914 году, разразилась первая мировая война. На лошадях скакали с красными флагами – война началась! Мужа в армию не взяли, возрастом еще не подошел. В 1916 году я родила девочку Наташу. Жилось трудно. А вскоре произошла Октябрьская революция 1917 года, затем Россию охватила гражданская война. Однажды проснулась, в поле стрельба. Все-таки поехала на гору за арбузами. Когда ехала обратно, со стороны луга подбежал вооруженный человек, подскочил к повозке: «Куда едете?». «За арбузами ездила – отвечаю — а чего?». Он меня перетянул плетью, а другой его остановил: «Чего обижаешь молодку?». Я испугалась: «Забирайте быков, арбузы, что хотите!». А тот другой говорит: «Не надо нам этого ничего, мы за свое дело воюем. Езжай!».
Мужа мобилизовали в белую армию. Поздней осенью, из Суровикино, пришло от него письмо. Иван просил выслать ему теплую шапку, теплую одежду, вообще все теплое. Как раз в Суровикино ехал офицер, но передать Ивану теплые вещи отказался. «Вдруг приеду – а меня направят в другую часть». Пришлось ехать самой. Приехала в Суровикино, а часть, в которой служил Иван, уже перевели в Новочеркасск. Поехала туда, но часть так и не нашла. Лежала в Новочеркасске с тифом. Поправится – поправилась, но город незнакомый, родных и друзей не было, денег, продуктов тоже не было.
Однажды я встретила на улице священника Иоля. В Клетской было 2 церкви: большая белокаменная – Знаменская и деревянная – Троицкая, поменьше. В Знаменской церкви я венчалась. Помню трех священников: первый Виссарион – самый старый и уважаемый в народе, второй –Иоль, третий – Викторин – веселый и громогласный, как запоет и говорит: «Пойте все». А хутор Поднижний, в котором я жила у мужа, как и Караженский, как и другие, входил в приход Иоля. Иоль приезжал туда регулярно, заходил и к Парфеновым. Зайдет, поздоровается и обращается к мужу: «Ну Иван Иванович, что вы пожертвуете нам?». Иоль был рослый, большой, поэтому и получил свое прозвище – «большак». Были у него жена и две дочери. Когда началась гражданская война, Иоль со своим семейством передрался в Новочеркасск. Там его дочки учились в престижной гимназии. И вот на улице Новочеркасска я столкнулась с Иолем. Я его сразу узнала: «Батюшка, откуда?». Священник тоже меня узнал: «Маша, ты? У меня здесь две дочери учатся, а ты как здесь?» Я ему все рассказала. «Да вот Ивана куда-то угнали, никак не могу найти». «Ну, пойдем со мной,- говорит Иоль,- у меня здесь квартира, я хозяйке скажу, поживешь пока у нас, там определимся». Так я и пристроилась. Однажды Иоль сказал: «Пойду, я знаю одного богатого генерала, он уехал, а его родные хотят найти какую-нибудь девушку, а то боятся мужчин». Иоль сходил к ним, поговорил, сказал, так, мол, и так, есть такая, только плохонькая, болеет. Ответили: «Ничего, откормим, а то мы боимся». На следующий день Иоль привел меня в богатый дом. Мне сразу понравились его обитательницы. Сноха лежала на койке, болела, а свекрови сказала: «Возьмите, мама, она мне понравилась». Приняли меня в дом, все решилось очень быстро. Иоль взял с хозяев обещание, что обижать меня не будут, благословил свою прихожанку и этот дом и ушел. Хозяйка ко мне относилась как к родной дочери, а сноха – как к родной сестре. Сноха отдала мне свои старые платья, вполне хорошие, даже роскошные с точки зрения хуторянки. Не обижали, кормили хорошо. Но меня все сильнее тянуло домой. Меня уговорили остаться, даже дочку привезти с Поднижнего в Новочеркасск. Но было понятно, что дочь чужим, незнакомым людям не отдадут, а если я сама поеду, то в Новочеркасск не вернусь. Генеральская семья отнеслась ко мне очень хорошо, доброжелательно. Я в кухне спать боялась – дочь генерала взяла в свою комнату. Относились как к дочери и сестре. Жалко было покидать эту семью. Уговаривали остаться. А генерал и офицеры (сыновья с зятем), раз уехали к Черному морю, то уже не вернутся: генерал говорил, что придется, может быть, уехать на пароходе в другую страну. Тяжко было бросать генеральшу с дочерью и снохой в лихую годину. До сих пор вспоминаю я этих людей с чувством теплоты и благодарности. Но все-таки, хоть они и богатые, и хорошие, да не наши. И я решила ехать домой. Зашла попрощаться к Иолю. Священник благословил меня на дорогу. На квартире у его дочки написали мне молитву «Живые помощи». На шелковой ленте девушки старательно выводили под диктовку отца слова молитвы. Я помню ее и сейчас.
Псалом 90
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое. Аминь. Аминь. Аминь.
До Чернышков я добиралась 11 суток. Поезд часто и надолго останавливался. Все пути были поломаны. Когда поезд останавливался, пассажиров выгоняли из вагонов, загоняли в какие-то сараи, обыскивали. У кого тряпка, какая была, отбирали. Но меня не трогали. Я когда уезжала из Новочеркасска, повязала «помощи» — ленту с молитвой на исподнюю рубаху, как посоветовал отец Иоль. И до сих пор я уверена, что именно «Живые помощи» оберегали меня в трудной и опасной дороге, помогли благополучно добраться домой, на хутор Поднижний, не пострадав в круговороте гражданской войны. Впрочем, я помню и другие подобные случаи. Один казак, заплел ленту с молитвой в гриву коня, и не брали того казака ни пули, ни шашка. Остался жив. Командир взял его коня, и командира убило, а конь прискакал домой к хозяину.
Муж мой пришел с гражданской войны живой и здоровый. А вскоре после гражданской войны, приблизительно в 1922 году, в Клетскую вернулся Иоль. Он очень постарел за последние годы. По-прежнему хутора Поднижний и Караженский вошли в его приход, он, как и раньше регулярно наведывался в эти хутора – только теперь он не приезжал на тележке запряженной лошадью, а ходил пешком. И умер отец Иоль в своем приходе, на хуторе Поднижнем. Пришел однажды туда, зашел к Михаилу Яковлевичу Цыннову, стал жаловаться на недомогание, хотя раньше никогда прихожанам ни на что не жаловался. «Что-то я очень устал». «Прилягте, отдохните, батюшка». Священник прилег на кровать быстро заснул и не проснулся,… умер…. Заметили это не сразу. Думали, спит, не хотели будить. А потом обратили внимание, что лежит Иоль как-то уж неподвижно. Подошли – а он мертвый. Так, незаметно, тихо ушел на вечный покой священник Иоль, выручивший меня в Новочеркасске в трудное время гражданской войны. Скончался Иоль в 1927 или в 1928 году, за год до раскулачки, точно не помню, но точно до 1929 г. Раскулачивали позднее. Мы с мужем вели хозяйство, воспитывали дочь, которая подросла, пошла в школу. Когда Наташа проучилась 3 года в школе, свекровь сказала: «Хватит. Она в армию не пойдет, она девочка, ей это образование ни к чему. Пусть быков погоняет». Однако я с свекровью не согласилась. «Спасибо, вы из своих 11 –ти детей никого не выучили, а мы будем Наташу учить. Может, на что-нибудь выучим». И выучили. Наталья Ивановна Парфенова стала учительницей. А пока Наташа училась в Клетской школе, вместе с ней училась и я. В детстве учится, не смогла, но сейчас наверстывала упущенное. Я читала Наташины книги, а дочь, будущая учительница, охотно и с интересом рассказывала мне о том, что проходили на уроках. Особенно мне запомнилась одна книжка, которую я прочитала сама, когда выучилась читать, книга в стихах об Отечественной войне 1812 года. Я до сих пор помню эти стихи:
Шумел, горел пожар Московский, и дым стелился по реке,
А он стоял на удаленье в походном сером сюртуке.
Зачем пришел к тебе Россия, Европу всю держал в руках,
А ныне с голой головою стоял на поверженных стенах!
Меня поразили и взволновали стихи о борьбе России с Наполеоном. В конце 20-х годов мы с мужем отделились от свекра и свекрови. В Усть-Медведице купили флигель с 2-мя комнатами. Заплатили 500 рублей. Свекор был против, говорил: «Пусть ваши 500 рублей пропадут, оставайтесь дома». Флигель купили зимой, а переходить решили весной. Заплатили хозяину , договорились, что весной дом перевезут на Поднижний. Молодые всегда хотят жить своим умом. И я стремилась быть самостоятельной хозяйкой в своем доме. Заранее договорились с хуторянами. 30 человек со своими подводами обещали ехать. Нас с мужем уважали на хуторе. Утром все собрались, как и обещали. Иван с плотниками уехал рано, когда я подъехала они уже разбирали дом. Перевезли дом на Поднижний, установили на конце хутора, напротив отцовского, на углу. Собирал плотник Николай Тарасов. В сентябре перешли. Однако жили там недолго. Вскоре началась раскулачка, и всю семью выселили на Урал. Правда, потом разрешили вернуться, правда, дома уже отдали другим. А дом свекра (сам он умер от инфаркта во время раскулачки) перевезли в Клетскую. В этом доме много лет размещалось районное отделение связи. Но это уже другая история.
