В короткий и блистательный период становления казачьего государства Всевеликого войска Донского мы встречаем имя председателя Войскового круга при Атамане Каледине, казака Клетской станицы Усть-Медведицкого округа Павла Михайловича Агеева (1881-1930). Он является одним из ярких представителей казачьей интеллигенции того времени: друг и товарищ Фёдора Крюкова, Филиппа Миронова и Павла Скачкова.
Агеев Павел Михайлович родился в ноябре 1881 года в семье казака-земледельца станицы Клетской Усть-Медведицкого округа Донской области Михаила Григорьевича и его супруги Анны Яковлевны, – которые впоследствии проживали в ст. Усть-Медведицкой (г. Серафимович). Кроме Павла в семье воспитывались его братья Иван, Георгий и Александр. Образование Павел получил высшее. Был женат, жена Наталья Захаровна родила ему двух дочерей.
Известно, что Павел Михайлович окончил Воронежскую духовную семинарию, учился в Юрьевском университете, окончил Харьковский Университет (юридический и физико-математический факультеты). По этим данным мы можем судить о том, что полученное им образование указывает на довольно разнообразный спектр его интересов. До 1914 г. работал преподавателем в коммерческом училище г. Новочеркасска, а позднее – заведующим (директором) общественной гимназией в станице Клетская, где и преподавал.
В мае месяце 1917 года от своей станицы Клетской был избран членом Донского войскового круга.
Справа второй сидит П.М. Агеев.
Войсковым кругом в сентябре 1917 г. был избран членом Войскового Донского правительства и во главе делегации был направлен в Петроград для выяснения у Временного правительства об аресте и отстранении от должности атамана Каледина. Эти сведения подтверждаются, так как в списке депутатов большого войскового круга 1918 года Всевеликого Войска Донского под номером 3 значится:
- Агеев Павел Михайлович, гражданин и депутат Клетской станицы Усть-Медведицкого округа. Харьковский Университет (юридический и физико-математический факультеты). Преподаватель средней школы. Делопроизводитель В. Земельного Совета. Директор Клетской гимназии, преподаватель 37 лет. Православный.
Далее со слов самого Павла Михайловича следует: «В дальнейшем моя деятельность в Донском войсковом круге протекала следующим образом.
В конце 17 года я был в Киеве на общеказачьем фронтовом съезде, как представитель Донского правительства. На этом съезде я председательствовал.
В декабре 17 года в Новочеркасске третьим съездом Войскового круга я был избран председателем круга, а затем вновь был избран членом правительства.
После того, как в январе месяце 1918 г. Донское правительство самораспустилось, я уехал в свою станицу, где находился до августа 1918 г.,после чего вновь был избран членом Войскового круга и переехал в Новочеркасск, где находился до конца 1919 г.».
В 1921 году Павел Михайлович находился под судом в Московском реввоентрибунале, за участие в работе Донского круга, но затем от уголовного наказания был освобожден.
С санкции заместителя председателя ОГПУ Мессинга был арестован 14 августа 1930 года в Москве по адресу: Б. Николо-Песковский пер., д.5, кв.10.
Егеев П.М.: «В Новочеркасске работал в Войсковом круге, будучи в оппозиции к атаману Краснову и реакционной части круга, я был ранен единомышленниками Краснова на улице города.
В конце 19— г., перед занятием Новочеркасска Красной армией, Войсковой круг, а вместе с ним и я переехали в гор. Краснодар, где был образован Верховный круг Дона, Кубани и Терека, в состав которого я вошел.
Этот круг, совместно с командованием Добровольческой армии в феврале 1920 г. согласился образовать Южнорусское правительство, и я вошел в это правительство, как член по земледелию и землеустройству.
Из состава этого правительства я вышел в марте 1920 года, так как находиться в нем в силу своих убеждений я считал себя невозможным. И тогда же заявил себя сторонником прекращения борьбы с большевиками и признания власти Советов.
После этого я уехал в Тифлис, где и находился до прихода туда Красной армии.
В тифлисской газете «Борьба» в апреле месяце 1920 г. я поместил открытое письмо, в котором призывал казачество прекратить борьбу с Красной армией.
В апреле месяце 1921 г. в Тифлисе был арестован и направлен сперва в Ростов-на-Дону, а затем в Москву, где судим, после некоторого времени нахождения под стражей был освобожден. С этого времени, с конца 1921 г. я безвыездно проживаю в Москве, нахожусь все время на советской службе.
Образ жизни мой замкнутый, так как я намеренно стараюсь не иметь никакого общения с бывшими людьми, участвовавшими в свое время в гражданской войне на стороне белых. В Москве я поддерживаю знакомство со следующими лицами:
1) Савватеев Аристарх Петрович, тесть Свешникова М.С, профессора Военной академии РККА. Живет он Новинский бульвар, 20.
2) Чипликов Сергей Дорофеевич, бывший член Воскового круга. В 1923 г. прибыл из-за границы. Мой сослуживец по Сельскосоюзу.
3) Дяткин Ефим Осипович – управляющий Московской конторы Закметторга. В 1921 году он управлял Закавказской конторой, и я у него в конторе служил, где и познакомился.
4) Немцов Иван Павлович – терской казак. В свое время с белыми бежал за границу, где в Праге служил одно время в торгпредстве. Из Праги он уехал в СССР, года 2 тому назад. С Немцовым я встречался изредка.
5) Знакомая жены Мендельсон Варвара Константиновна.
Кроме перечисленных лиц у меня два раза на квартире был в 1923 году бывший генерал Секретев, который в то время приехал из-за границы.
Первый раз Секретев зашел ко мне со Свешниковым, второй раз он пришел с неким Власовым. Секретеву я в первый его приход сказал, что нам в Москве бывшим людям не полезно встречаться. Этим я хотел дать ему понять, чтобы он не бывал у меня. После 1923 года я два раза случайно встретил Секретева на улице, с которым после мимолетного разговора расходился.
Кажется в 1924 году, точно не помню, когда я еще был на службе в Сельскосоюзе, туда пришел бывший белый полковник Гущин Александр Федорович (кажется, которому я заявил, что к себе я его на дом не приглашаю, так как видеться с ним для меня вредно). После этого Гущина я больше не видел.
С Доном у меня связи никакой нет. За все время моего нахождения в Москве у меня были три человека (были 2 человека до 25 г.). Бузулуцков Иван Тихонович, казак станицы Клетской, приезжал в Москву со стариком Зотовым. Приезжали они в Москву за покупками.
Синев Василий Федорович, бывший член Войскового круга, в данное время жительствует в Воронежской губернии. Он приезжал ходатайствовать о восстановлении его в избирательных правах.
Давыдов Иван Дмитриевич, бывший член Войскового круга, переехал он на постоянное жительство в Москву или найти здесь какую-либо работу.
Из-за границы мне в 1929 году прислал открытку бывший народный учитель эмигрант Улитин Григорий и одно письмо бывший член правления Московского народного банка – Автономов. На оба письма я не ответил потому, что не хотел писать за границу.
За время моего нахождения в Москве у меня на квартире никогда никаких сборищ казаков, которые вели бы контрреволюционные разговоры, не было.
Лично ко мне никто с какими-либо контрреволюционными предложениями никогда не обращался. Петр Агеев.»
Часть II.
«В 1917 году был избран членом Донского войскового круга и на нем занимал должность товарища председателя, а в декабрьской сессии был председателем.
В начале сентября месяца 1917 года второй сессией круга был избран членом Донского правительства; затем был послан с делегацией членов Круга в Ленинград (тогда Петроград), к Временному правительству, для урегулирования вопроса об отмене требования правительства об устранении атамана Каледина с должности. Будучи в Ленинграде, входил членом во Временный совет республики (так называемый предпарламент). Числа 18-19 октября Донское войсковое правительство телеграфно предложило мне выехать в Киев, где в то время открывался Всеказачий фронтовой съезд. На этом съезде я был избран председателем до момента военной обстановки в Киеве, после провозглашения Октябрьской революции, когда съездом был избран Военный комитет в составе военных членов съезда, который и принял на себя руководство съездом. А когда съезд из Киева переехал в Новочеркасск, я снова председательствовал на съезде до его закрытия.
На круге, будучи беспартийным, я все же считался одним из вождей демократической части казачества и разработал основные положения Закона об отчуждении помещичьих, купеческих, офицерских и других крупноземельных частных владений, а также настаивал на том, чтобы казаки правили Доном не одни, а совместно со всем населением, т.е. с крестьянами, рабочими и горожанами.
Это было принято на 3-м декабрьском круге, после которого имел место съезд не казачьего населения, избравший своих представителей в состав Объединенного правительства (7 казаков, 7 не казаков и сверх этого Донской атаман и его помощник). Я был членом этого объединения Правительства до конца января месяца, когда это правительство, примерно за две недели до занятия Новочеркасска Красной армией, вышло в отставку, причем Каледин застрелился.
В бытность членом Объединенного правительства, я ездил в Каменскую станицу, где образовался Военно-революционный комитет казачьих полков, для переговоров с членами Комитета, после чего и члены Комитета приезжали в Новочеркасск, для переговоров с Войсковым правительством.
Намечалось было соглашение на том, чтобы в начале февраля месяца созван новый круг, выбранный всем населением Дона, и ему передать власть, но это соглашение не было реализовано, главным образом вследствие своевластия партизанских отрядов, которые уже слабо признавали власть войскового Правительства.
Таким образом, с ноября месяца1917 г. до конца января1918 г. я был, как член Правительства Донского, противником Советской власти.
Почему я не признал Октябрьскую революцию в 1917 году и в 1918 году? Ответить на этот вопрос коротко трудно. Во 1-х нужно отметить что, не будучи до 1917 года политическим работником, я все же воспитал убеждения, что Всероссийское учредительное собрание есть важный орган власти. О том, что кроме демократической буржуазной республики есть другая форма власти трудящихся, именем власть советов, я не думал и не знал. Во 2-х, в 1917 году я, почти со всем Кругом, мыслили, что диктатура пролетариата не выдержит натиска германских войск, а если Германия победит, то она насадит опять династию Романовых, и, следовательно, завоевания революции все будут потеряны. В 3-х, жил по преимуществу в станицах и имел очень малый опыт непосредственного общения с индустриальным пролетариатом, я имел очень мало представления об его творческих и организаторских способностях. В 4-х, казалось тогда, что большевики идут против массы народной, и я, как избранный свободным голосованием, не в праве бросать свой пост. Когда же к концу января 1918 года выяснилось, что народная масса Дона нас не поддерживает активно, мы, т.е. Донское объединенное правительство, вышло в отставку, как это отмечено уже выше, примерно за две недели до занятия Новочеркасска Красной армией. Я поехал к себе на родину в Клетскую станицу, имея намерение заниматься школьной работой. Однако в станицах в это время еще не было порядка, была угроза пострадать от местных самосудов, и я прожил 3 месяца в степных хуторах, очень уединенно, почти никого не встречая.
В апреле или мае месяце, точно не помню, в Усть-Медведицком округе началось восстание, начали его казаки станицы Усть-Хоперской. Во главе восстания стал Совет восставших станиц и хуторов, к которому я не имел никакого отношения; узнал же об этом совете лишь тогда, когда в конце мая или начале июня приехал в Усть-Медведицу. В августе месяце восставшие против Советской власти станицы выбрали членов Войскового круга, и я был избран от станицы Клетской.
Проживая в феврале, марте и апреле уединенно и встречая только отдельных, единичных знакомых, я в беседах, поскольку об этом заходила речь, высказывался против восстания, но влияния я не имел.
Войсковой круг при атамане Краснове.
Войсковой круг при атамане Краснове был много реакционнее, чем круг 1917 года. Сам генерал Краснов был монархист и почти не скрывал этого; в земельном вопросе поддерживал помещиков против крестьян; был против предоставления прав Донского гражданства крестьянам, рабочим и горожанам; был сторонником крутых мер по отношению ко всем непослушным, но особенно к крестьянам, захватившим в 1917 году помещичьи и войсковые земли.
Я и часть членов круга, по преимуществу – от верхних станиц, был против политики Краснова в земельном вопросе, в крестьянском вопросе, как и противником суровых репрессий, прославившимся его правительством. Но донского атамана Краснова поддерживало германское командование, и он был выбран в сентябре месяце 1918 года донским атаманом.
Так как я продолжал бороться против системы и принципов управления и политики атамана Краснова, то я навлек сильный гнев дворянства, помещиков и высшего офицерского состава, а частично и низшего. В результате этого, в ночь с 1 на 2 февраля 1919 года в меня стреляли два человека в военной форме (говорили тогда, что это были: офицер для поручений при командующем Донской армией хорунжий Морозов, а имени другого не называли). После ранения и операции я два месяца (февраль и март) пролежал в больнице, а потом ездил лечиться в Пятигорск, откуда вернулся в половине июня месяца 1919 года.
Войсковой круг при атамане Богаевском А.П.
В это время атаман Краснов был сменен, и круг на его место выбрал атаманом генерала Богаевского, Африкана Петровича.
Когда я вернулся из Пятигорска, президиум Круга (я в это время не входил в президиум) решил поставить на обсуждение проект земельного закона, разработанный земельной комиссией, которой я был председателем, и меня назначили докладчиком. Я соглашался быть докладчиком, но с тем условием, что вслед за земельным законом будет поставлен вопрос о привлечении к управлению областью также и неказачьего населения. В этом смысле была кругом сделана декларация, но потом круг своего обязательства не выполнил.
Проект же земельного закона был принят и стал законом, но тут выяснилось, что при атамане Богаевском очень усилилась власть и влияние добровольческого командования, в частности генерала Деникина. Вследствие противодействия Добровольческой армии и дворянских кругов, а также и высшего командного состава армии, утверждение закона и его проведение в жизнь очень затянулось. Ближайшим же результатом земельного закона была усиленная злоба против меня, так что летом я получил одно за другим два вызова на дуэль (дворянином Ефремовым и полковником Бабкиным).
Обстановка 1919 года впервые серьезно показала, что казачество, в демократические убеждения которого я верил, (я говорил о том казачеству, которое было представлено на круге) очевидно, не способно стать в политической борьбе самостоятельной демократической силой, начинало становиться ясным, что борьбой против Советов руководит реакция – сословная, земельно-капиталистическая, а казачество используется им только в качестве мотора. Но я должен признать, что публично летом и осенью 1919 года о прекращении борьбы с Советской властью не заявлял.
И все же, на заседании Комиссии законодательных предположений (круг в это время был распущен) я поднимал речь о том, желали ли попыток нащупать какое-либо соглашение о прекращении военных действий. В конце ноября или самом начале декабря месяца 1919 г. было частное совещание членов круга, на котором участвовали и военные, и многими высказывалась мысль о том, что борьба против Советской власти вырождается и уже, пожалуй, и выродилась в борьбу за привилегии богатых классов, и по этой причине следует ее кончать. Но это были только суждения.
Кубань и Верховный круг Дона, Кубани и Терека.
Тем временем Красная армия имела большие успехи на фронте, а казачьи и добровольческие части отступали, и в самом конце декабря месяца 1919 года Войсковой круг и правительство переехали на Кубань, где в январе месяце 1920 года был открыт Верховный круг Дона, Кубани и Терека (каждое войско было представлено 50 делегатами). Верховный круг ставил себе задачу образовать объединение, управление Дона, Кубани, Терека и повести самостоятельную политику, освободившись от давления Добровольческого командования. Эта задача не была разрешена удовлетворительно. С одной стороны было давление великобританского представителя (генерал Хольман), который заявил, что Великобритания дает оружие и снаряжение только генералу Деникину; с другой стороны действовал террор: летом был убит офицерами Добрармии председатель Кубанской рады Рябовол, а генералом Покровским по приказу Врангеля и с одобрения Деникина, был повешен в Краснодаре член Кубанской рады Кулабухов; офицеры из конвоя и частей Покровского и Врангеля терроризовали членов круга; наконец, большое влияние на решение круга оказывали донской атаман Богаевский, терский атаман Вдовенко и командующий Донской армией генерал Сидорин. Нужно также подчеркнуть, что и сами члены Кругов и рады оказались не на высоте задачи. Исторические эпохи требуют для решения своих задач и вопросов значительно более крупных людей, чем были мы.
В результате всех обстоятельств получился такой компромисс: генерал Деникин согласился ограничить свою власть в законодательных делах и в делах управления Законодательной палатой, пред которой должно было нести политическую ответственность правительство, организовавшееся на принципе парламентаризма председателем по поручению г. Деникина.
Правительство это было сформировано Н.М.Мельниковым, я вошел в него в качестве члена по ведомству земледелия и землеустройства.
Правительство это, сформированное в начале февраля месяца, продержалось на Кубани до 8 марта по старому стилю, и затем переехало в Крым, так как Кубань была занята Красной армией.
Крым.
По дороге в Крым я заявил председателю правительства Н.М. Мельникову, что я выхожу в отставку, так как прихожу к убеждению, что вся наша борьба с советской властью была величайшей политической ошибкой. Я называю это величайшим заблуждением, а не преступлением единственно потому, что в этой борьбе не преследовал никаких личных целей и был участником борьбы против Советской России до самого марта 1920 г., потому, что не верил в то время в творческие силы пролетариата и думал, что демократическая республика больше соответствует помыслам Родины.
И вот, борясь против власти Советов во имя демократизации (Учредительное собрание, земельный закон, представляющий землю крестьянству, рабочее законодательство, охраняющее права и интересы рабочих) я постепенно, на опыте убеждался, что все это только мои иллюзии, что на самом деле борьбой руководит генералитет, дворянство, капиталисты и что в результате борьбы восстанавливается старая дореволюционная монархическая Россия.
Бороться за привилегии высших классов против интересов широких трудящихся масс я не должен был.
Тогда я подал прошение об отставке и вышел из правительства. Один мелкий штрих. Лишь только я перестал быть членом правительства, я был в Феодосии задержан контрразведкой ген. Слащева. Только помощь П.В.Чайковского, который имел некоторое значение у ген. Хольмана, выручила меня от ареста.
Тифлис.
Когда я вышел из состава правительства, стал вопрос, что делать. К слову сказать, дня через 2-3 после моей отставки генерал Деникин передал власть генералу Врангелю (был созван совет военачальников, на котором барон Врангель был «избран» преемником), так что и большинство других членов Ю.-Р. правительства стали свободны от портфелей. Все члены бывшего Южно-Русского правительства решили ехать за границу, и я просил завезти меня в Батум, чтобы ехать отсюда в Грузию. У меня были две задачи проведения этого моего решения:
1- помочь нашим беженцам, рядовым казакам, вернуться из Грузии на родину, и
2-я – чувствовал потребность, лучше сказать, категорическое пребывание своей совести не уходить с родины, что я моим участием в борьбе против советов причинил много вреда, а усиленной работой над восстановлением ее хозяйства и культурной жизни загладить мою вину перед рабочими и крестьянами, и казаками советской России.
В Тифлисе я начал с того, что поместил в газете открытое письмо к донским казакам, в котором признавал борьбу нашу с советской властью тяжким заблуждением и призывал их, оставивши белых, признать советскую власть своею властью. Затем, по договоренности с полпредом т. Кировым, группой членов круга, оказавшихся в Грузии, была послана делегация в советскую Россию и на Дон (в составе Синева, Медведева и др. членов), которая по возвращении сделала заявление к казакам о том, что надо ехать всем на родину, признавать соввласть и работать.
Я же лично поступил на службу в Тифлисское отделение Московского народного банка, а затем перешел в Управление закавказскими конторами Центросоюза, где работал до марта месяца 1921 года, когда (7 числа) я был арестован Особым отделом ХI Красной армии. Так как я был болен тифом, то начальник Особого отдела тов. Панкратов освободил меня на слово из больницы при Особом отделе до выздоровления. Когда я выздоровел, (это было примерно в половине апреля), я был отправлен в Москву, через Ростов. Товарищ Панкратов допрашивал меня и о моей работе на Дону и Кубани, и о причинах выхода из борьбы и признания советской власти, и о работе в Тифлисе.
Из Тифлиса до Ростова я ехал (вместе с Давидом) под конвоем одного красноармейца, а из Ростова-на-Дону под конвоем, помнится, 3-х красноармейцев.
По прибытии в Москву был в заключении, сначала во Внутренней тюрьме ВЧК (ГПУ), затем в Бутырской. Примерно в августе месяце 1921 года состоялось определение Коллегии ВЧК (ГПУ) о предании меня суду Московского революционного трибунала, после чего я был переведен в Таганскую тюрьму. После следствия, проведенного следователем трибунала, который, принимая с одной стороны мой добровольный выход из борьбы до ее окончания, помещение в газете «Борьба» открытого письма, с призывом прекратить борьбу и признать Советскую Россию, мою честную работу в советской кооперации, амнистию ВЦИК а по случаю побед над белыми армиями и мое раскаяние в политических заблуждениях, постановил меня простить и от наказания освободить.
Москва.
7 декабря 1921 г. я был освобожден из Таганской тюрьмы и, помнится, 19 декабря поступил на работу в «Сельскосоюз» (Всероссийский союз сельскохозяйственной кооперации). Затем я последовательно работал в Совете центров сельскохозяйственной кооперации, Союзе союзов сельскохозяйственной кооперации и Хлебоцентре. В последнем, в связи с сокращением штатов, я был сокращен с 15 августа 1930 г. И должен был 15 августа с путевкой учраспреда направиться в распоряжение отдела кадров НКЗ СССР, когда был арестован (в ночь с 14 на 15 августа). Кроме работы по сельскохозяйственной кооперации я работал преподавателем на курсах Москадрообра, работа эта продолжалась с 1923 г. по июль месяц 1930 года.
В 1927 году по моему ходатайству мне президиумом ВЦИКа предоставили избирательные права, которых я был лишен, как бывший член президиума войскового круга и член Южнорусского правительства.» 23/09-30г.
Гражданину следователю.
От арестованного МОК № 101 – Павла Агеева.
22/09-30г. вы сказали, что я являюсь «центром» притяжения разных казачьих элементов, которые группируются в контрреволюционную организацию. Если бы «центра» не было, то не возникло, надо полагать, наше дело.
«Центра» на самом деле нет, ибо я никого не объединяю и не центрирую, для какой бы то ни было организации и контрреволюционной работы.
Но если кажущийся «центр» сделает попытку убрать себя, то, надо полагать, и привлекаемые вместе со мной мои знакомые получат освобождение. Вот эта моя попытка «убраться» пусть убедит вас, что никакого «центра» и никакой контрреволюционной организации нет, и что, в частности с Немцовым, никакой беседы об эмиграции в целом у меня не было.
23/09-30г. П.Агеев.
Начальнику 5-й группы ОО ОГПУ тов. Горбак
от опер. работника 5-й группы Козлова И.К.
Рапорт
Настоящим довожу до Вашего сведения, что в ночь с 25-го на 26-е сентября с.г. арестованный по делу ликвидированной в Москве контрреволюционной казачьей организации, бывший член Южнорусского белого правительства, председатель Донского войскового круга, Агеев Павел Михайлович, содержавшийся в Бутырской тюрьме, покончил жизнь самоубийством, путем удушения.
При осмотре на месте трупа и камеры, где содержался Агеев, опросом арестованного Никитина К.Н., (содержался в одной камере с Агеевым) и дежурных надзирателей Редрухина и Грешнева – выяснено следующее:
Агеев повесился в своей камере на трубе парового отопления между 5-6 часами утра, после очередного обхода камер надзирателями.
Петлей Агееву для удушения послужил кожаный ремень, которым Агеев связывал свою постель (одеяло, подушку) во время его ареста. Кроме этого ремня в агеевской камере было обнаружено еще два поясных ремня, из которых один принадлежал Агееву, а второй арестованному Никитину.
В связи с указанным необходимо отметить, что при наличии в одиночных камерах у арестованных кожаных ремней, для любого арестованного при желании нет никакой трудности применить их не только для удушения, но и для других целей.
Осмотром вещей Агеева в кармане его брюк, в бумажнике, была обнаружена записка, написанная рукой Агеева на имя следователя, датированная 23/09 – с.г., из которой видно, что Агеев заблаговременно готовился к самоубийству из-за нежелания давать объяснения, как о своей контрреволюционной деятельности, так и деятельности лиц, связанных с ним, выжидая для этого подходящее время.
Арестованный Агеев за время с 14-го августа с.г. допрашивался восемь раз. Последний допрос произошел 22/09-30 г.
Ст. оперативный работник 5-й группы ОО: Козлов
«___» сентября 1930 года.
Переговоры П.М. Агеева с комитетом освобождения в 1920 г.
